
Александр НОВИКОВ дарит нам всем замечательную, искрометную, остроумную и полезную книгу об исцелении молитвой. Здесь не только описаны десятки случаев исцеления, но и предлагается способ, как овладеть этим методом. Автор убежден, что на это способен каждый из нас. С любезного разрешения Александра Ефимовича предлагаем читателям газеты «ЗіД» отрывки из книги «Такая работа – целитель. Практика молитвенного исцеления».
Предисловие
В этой книге нет ничего изобретенного автором.
Это просто рассказ о потрясающем методе, с помощью которого сельские «бабки» столетиями творят свое доброе дело, так необходимое людям... Его эффективность всегда зависела от чистоты души молельщика и благости его намерений, а потому недоступна для недобрых и корыстных людей, хотя они нередко и безуспешно пытаются его имитировать.
Верить нужно не словам, а фактам, и я готов каждый описанный в книге случай предъявить добросовестным и желающим практически освоить исцеление молитвой людям. Хотя фактов молитвенного исцеления только в моей жизни неизмеримо больше, но этические нормы далеко не всегда позволяют мне рассказывать о них.
Иисус Христос говорил, что исцелять молитвой могут многие, что для этого нужны только чистая душа и доброе сердце. Многие знают эти слова, но немногие считают их призывом к действию даже тогда, когда помощь необходима им и самым родным для них людям. И их нельзя за это винить, потому что, кроме потребности помочь, нужно знать, как именно оказать эту необходимую помощь. И я надеюсь, что эта книга сумеет помочь тем, кто активно ищет пути обретения здоровья и радости себе и своим близким.
Введение
Я обычный деревенский старик семидесяти пяти лет отроду с далеко не золотым характером и полным набором вредных человеческих привычек, живущий в деревне Печенеги под Харьковом…
Но я больше сорока пяти лет лечу людей от всяческих хворей и недугов, порою очень плохих и не поддающихся, насколько я знаю, никаким методам современной научной медицины, при огромном к ней уважении.
И делаю это как мастеровой свою работу, каждый раз искренне удивляясь, как же это у меня получается.
Я ничего не излучаю и не поглощаю, не исправляю и не корректирую — я просто прошу Господа помочь,
хотя и выполняю при этом ряд очень простых правил и приемов, о которых хочу рассказать в этой книге, чтобы каждый человек мог помочь самому себе и близким людям, если в этом возникнет необходимость.
И рассказывая о самих исцелениях и о том, как это происходит, я хочу рассказать не о себе и своей скромной жизни, а о потрясающем методе, действительно позволяющем реально исцелить человека, а не приглушить симптомы болезни. Но для того, чтобы быть убедительным, я должен приводить конкретные, проверяемые факты, а их я знаю достоверно только из своей жизни. И поэтому я не буду говорить — больной «М» или «Н», а буду называть конкретные места, имена и фамилии, там, где это возможно по этическим соображениям и не повредит их обладателям.
У меня есть ДРУГ
Для меня все началось года в четыре, когда мы с соседской девочкой играли в мяч на балконе второго
этажа двухэтажного деревянного барака, стоявшего на окраине Кемерово. Девочка была старше,
и ловить мяч мне удавалось с трудом. Один из ее бросков заставил меня резко попятиться. Я ударился
спиной о деревянные перила веранды, которые, наверное, порядком подгнили, если не выдержали толчка моего почти невесомого тельца и развалились. Я слетел со второго этажа спиной на землю. Помню только падение и хлопок, как будто меня резко встряхнули.
Очнулся в незнакомой белой комнате с тусклой лампочкой под высоким потолком. Я стал звать маму, но
вместо нее ко мне подошла незнакомая женщина в белом халате, погладила по щеке и сказала: «Ну, слава
Богу, очнулся, соколик».
Мама пришла утром, вся в слезах, но уже не грустная, и долго меня целовала. Как она мне потом рассказывала, я неделю был без сознания и врачу это очень не нравилось. Какое-то время я еще пробыл в больнице, а потом мама забрала меня домой.
Вставать мне не разрешали, и всю холодную зиму сорок четвертого года я провел в постели. Мама уходила на работу, а я лежал, укутанный одеялами в холодной и полутемной комнатушке, под присмотром заходившей время от времени старушки-соседки. Если тебе в четыре года очень долго холодно и скучно и совсем некому на это пожаловаться, в конце концов обязательно что-нибудь придумаешь. И я придумал себе ДРУГА. Мы стали играть, разговаривать, петь. Так время до прихода мамы проходило гораздо быстрее.
Потом я выздоровел, а там и зима прошла. А ДРУГ остался. Мы росли, узнавали много нового и интересного, нам всегда было о чем поговорить. Мое бормотание сначала пугало маму, но когда соседка-профессорша сказала, что такие «маленькие шкодливые паршивцы мозгами точно долго не болеют», она успокоилась. Сверстники из-за этого немного сторонились, но меня это мало волновало.
Так я и рос бормотуном. Нам было интересно и весело, мы развлекались, как могли, а что еще нужно пятилетнему человеку?
Следующей зимой ОН меня первый раз выручил по-настоящему. Бараки, в которых мы жили, от территории фабрики отделял забор, сделанный из толстых металлических прутьев. Была середина зимы, стоял сильный мороз, а мы катались с горки на деревянных ящиках, политых снизу водой для образования ледяной корки. Склон горки выходил к забору, и там нужно было успеть скатиться с ящика, чтобы не врезаться в забор. Занятие это было увлекательное и веселое, в снегу кувыркалась целая куча ребятни, ящики с новыми участниками летели сверху, все шумели и вопили.
Какой-то мальчик, выбираясь из снега, схватил меня за руку и стянул рукавичку, а потом отшвырнул ее так, что она полетела к забору. Пролетев между прутьями, она упала буквально за полметра по ту сторону забора. Любой взрослый мог спокойно достать ее, но я решил сделать это сам. Я тянулся и так и этак, пока моя голова не пролезла между прутьями и там застряла. Сначала я отнесся к этому спокойно. Потом понял, что дело плохо, и стал звать на помощь… Руки и ноги стали замерзать,
Особенно та рука, которая была без рукавички. Я уже кричал во все горло, но кругом все орали и меня никто не слышал. Поняв, что ничего не сделаю, неожиданно для самого себя обратился к ДРУГУ — помоги, а то замерзну. И слышу в ответ — тяни прутья, помогу.
Я стал тянуть, прутья вдруг разошлись— и моя голова спокойно вышла. Сгоряча я еще потянулся в образовавшееся отверстие и достал свою рукавичку. В это время меня заметили женщины, стоявшие наверху на горке, и подбежали меня спасать. Каково же было их удивление, когда они увидели разогнутые дугой толстенные прутья и меня, трущего замерзшую руку снегом и топающего домой. Начальник охраны фабрики потом приходил к маме интересоваться, откуда у меня такая богатырская сила. Она сказала, что, кроме богатырской дури, в башке у меня ничего нет, и он принял это объяснение за неимением лучшего.
Напротив нашего дома громоздилась большая «погорелка» — разбомбленное и сгоревшее здание, от которого выше второго этажа остались только наружные стены. … в подвалах этой развалины можно было раскопать массу чрезвычайно интересных и полезных предметов — от немецкой офицерской сабли и ржавого шмайсера до крупнокалиберных патронов, полных отличного пороха, и алюминиевых фляжек с завинчивающимися крышками.
И вот накануне очередного похода я четко слышу голос ДРУГА: не ходите, опасно. Я как раз завтракал, мама была на кухне, все необходимое для похода — молоток, зубило, фонарик, веревка — было уже собрано. Не ходите, опасно, — настойчиво повторил голос у меня в ушах. «Как бы не так», — вслух ответил я. И тут любимая мамина ваза вдруг слетает с пианино и с оглушительным грохотом бьется о пол посреди комнаты. Я подскочил к пианино посмотреть, что ее сбросило, и тут вбегает мама. Объяснения не принимались, все ясно и так, — меня арестовали на целый день. Без моего фонаря поход сорвался.
А через два часа «погорелку» оцепили и подорвали — я из своего окна видел, как в клубах пыли оседали огромные стены. Меня это очень впечатлило, и я больше никогда не спорил с ДРУГОМ, когда он на чем-то настаивал, и послушно выполнял все его советы (если это было технически возможно).
А жизнь шла своим чередом, и мне просто трудно представить, что было бы, не будь у меня моего ДРУГА. Он раз за разом вытаскивал меня из всяких передряг, коих на моем пути было просто без счета.
Летом семьдесят второго года, отправив жену с сыновьями отдыхать в Евпаторию, я недели через три вырвался с работы на несколько дней и приехал туда на машине, чтобы побыть немного с ними и забрать всех в Харьков. Было очень жарко, и жена беспокоилась, как дети перенесут поездку. Я решил, что лучше
ехать ночью, — во-первых, прохладно, во-вторых, трасса гораздо свободнее.
Я всегда любил ночную дорогу — тихонько играет музыка, и ты едешь в свете фар, как пилот в свободном полете. После выезда из Крыма погода начала портиться и к середине дороги стала просто отвратительной. Упал туман, моросил мелкий и противный дождик, на прибитой дождем пыли моя машина с лысой резиной в любой момент могла выкинуть какой-нибудь фокус, особенно в тех местах, где трактора выезжали с полей на асфальт. Видимость была не больше тридцати метров.
В машине все спали, я проезжал километров семьдесят в час и догнал «Жигуленка», который двигался еще медленнее, чем я. До Харькова оставалось километров восемьдесят, был четвертый час ночи, я решил никого не обгонять и поплелся за «Жигуленком» совсем на малой скорости. «Скоро рассветет, и тогда быстренько доедем домой», — думал я.
И вдруг услышал голос ДРУГА: немедленно съезжай с дороги и отдохни. К чести моей, к этому времени я уже много лет с ним не спорил и все, что он говорил, выполнял мгновенно. Я съехал подальше на обочину, остановился и выключил двигатель, но оставил включенными габариты, потом вышел из машины и зачем-то протер и их, и фары, после чего сел в машину и уснул.
Когда проснулся, было уже светло. Я вышел из машины, размялся, покурил и потихоньку тронулся в путь. Метров через пятьсот я увидел впереди много людей и машин, среди которых выделялась машина скорой помощи. Люди толпились на правой обочине, рассматривая что-то большое в кювете. Я чуть-чуть не доехал до этого скопления, остановился и вышел из машины.
В этот момент к толпе подъехала и включила сирену еще одна «скорая». Люди расступились и пропустили ее. Через плечи стоявших я увидел жуткую картину — в кювете на боку лежал ЗИЛ с рассыпанными помидорными ящиками, а перед ним — смятый в гармошку «Жигуленок», за которым я плелся, — я хорошо запомнил две шестерки на его номере. ЗИЛ съехал на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с идущей навстречу машиной.
Я подумал о детях у меня за спиной, меня пробил озноб, затрясло. «Н, чего ты, я же рядом», — прозвучал голос у меня в ушах. Я вдруг разрыдался и в сердцах спросил, где же были их ДРУЗЬЯ, и показал на накрытые простынями тела. Они им кричали, — тихо ответил ОН, — но никто их не слышал.
С каждым годом мой ДРУГ все больше и больше проявлял свое неравнодушие к святыням и молитве. В пещерах Киево-Печерской лавры с ним творилось такое, что меня чуть не поднимало в воздух от его восторга, а в иконном зале Третьяковской галереи мы с ним три часа просидели на скамеечке, пока нас не выставила служительница из-за окончания рабочего дня. В Италии мои сопровождающие просто вытаскивали меня из старинных соборов за руки с большим подозрением, что у меня не все в порядке с головой.
…У ДРУГА на эту тему была совсем иная точка зрения, и ОН при каждом удобном случае повторял, что нужно молиться и молитва все может. Я воспринимал это абстрактно-теоретически, как его персональный зигзаг,— до тех пор, пока не произошел первый случай.
(В следующем номере газеты мы продолжим публикацию отрывков из книги Александра Новикова. В главе «Первые исцеления» автор рассказывает о первых поразительных случаях исцеления с помощью молитвы и намоленной воды его родных, а также его самого.)